свекровь недовольна поведением сына. Но Вадиму не перечит. Мы отключаемся, и я тут же от Вадима отшарахиваюсь, понимая, насколько он близко.

— Видишь, все хорошо, — говорит Соколовский. — Теперь мы можем поговорить?

Делаю еще шаг назад, теперь опасность миновала. Теперь я могу твердо отвечать.

— Нет больше никаких «мы». Не было Вадим.

— Я не знал про Федю. Злата мне не сказала.

Замираю, чувствуя, как снова темнота подступает. И все же беру себя в руки.

Это так странно. Когда я подозревала Вадима, ничего не зная наверняка, во мне росло непринятие происходящего. Меня трясло от любого подозрительного слова. От любого жеста. А вот сейчас я могу спокойно говорить, хотя мне в тысячу раз тяжелее.

— Это ничего не меняет.

— Я был с ней до тебя. С тобой отношений не было еще.

— И на корпоративе? Это ты тоже считаешь до меня? Может быть, у нас и были проблемы, но я не побежала к тому же Руслану за утешением. Я ждала твоего решения.

На этих словах Вадим мрачнеет.

— Да, сам Бондарев воспользовался моим состоянием в тот день. Но я его оттолкнула и занесла в черный список. И пока я решала самую важную дилемму в своей жизни, решив быть сдержанной и впервые запихнуть свои протесты подальше, ты в это время мне изменял!

На это ему нечего ответить.

— Это не было… не было по обоюдному… Я не хотел… — он вздыхает. — Прости, Лиз, звучит ужасно, я знаю, и оправданий тут нет и быть не может. Я виноват перед тобой, и понимаю, что осознанно шел на ложь, когда не признался. Потому что ты дала мне шанс. Потому что, если бы я тебе рассказал, мы бы никогда не узнали, что можем справляться с проблемами. И что нам есть что сохранять…

— Нечего сохранять, Вадим. Чтобы справляться, в отношениях должна присутствовать искренность. А мы не справились. По-другому это называется. Я заблуждалась, а ты умело пользовался моим неведением.

— Лиз… Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Я молчу. Долго, смотрю в темные глаза, и сердце сжимается. Слез нет, ничего нет. Пустота внутри и на удивление спокойствие, придавленное грузом многотонного обмана. Да, мне больно. Но я не буду с этой болью справляться. Я решаю ее прочувствовать и принять.

— Не мешай мне жить, Вадим. Просто уйди и не мучай. Сохрани меня, потому что, если ты продолжишь напирать, я не выдержу. Я… сломаюсь.

Вадим делает шаг, но я выставляю руку:

— Нет, Вадим! — заметив, что Соколовский замирает, тихо добавляю: — Не надо. Ты делаешь хуже.

Я добиваюсь своего — вместо того, чтобы шагнуть ко мне, Вадим делает шаг назад и опирается о стену. Пробирается пальцами в волосы, смотрит в потолок. Мне даже кажется, он так вечность стоит. Я запоминаю его, каждое движение, каждый жест.

Пока в душе разбросаны осколки, пока я смотрю на него, отчетливо осознавая, как подло он поступил. Чтобы не пропустить в сердце ни одно воспоминание о том, как мне было с ним хорошо. Пусть запомнится подлецом.

Вадим остается отцом моих детей. Но он больше не мой муж, не смотря на официальный штамп, он чужой.

И отныне только так.

Вадим снова смотрит на меня, обреченно, потеряно. Я вижу, что ему плохо, но у меня нет лекарства. Ко лжи нет противоядия, а у Вадима был шанс мне рассказать. Но он не стал.

Я не знаю, как бы восприняла его слова, прозвучи они от него в тот день, когда я дала ему шанс. Но однозначно, узнав вот так, я чувствую себя намного хуже, чем в любом варианте, где Соколовский сам мне признается.

Вадим выпрямляется, руки засовывает в карманы брюк.

— Я тебя услышал, наконец произносит он. В тишине квартиры, его голос звучит особенно мрачно.

Он больше на меня не смотрит, идет в прихожую, но я не могу его вот так отпустить. Дело теперь не в нем.

— Вадим… ты обещал… — окликаю его, когда он берется за ручку входной двери.

Останавливается, делает глубокий вдох, и не оборачиваясь, говорит:

— Я помню. Позволь мне сегодня побыть с детьми, я привезу тебе их завтра.

Мои вчерашние страхи относительно его родителей, может быть и верны, но сам Соколовский не будет у меня отбирать малышей. Я это чувствую. Ему это просто не надо. Зачем?

Может, быть он вообще со Златой сойдется. У него там сын. Сын, который появился раньше Артема и Ариши. И он наверняка решит восполнить пробел в общении. Может у них со Златой вообще начнется новая жизнь. Быть может, это именно я лишняя?

Внутри впервые за утро больно царапается ревность, вонзается в сердце острыми когтями. Но я не поведусь на это чувство. Пусть лживая подруга забирает предателя! Они друг друга стоят!

Я должна это осознать, чтобы потом не было больно.

Но знаю, что все равно будет.

***

Едва я завариваю кофе, пытаясь понять, что делать дальше, как в спальне принимается разрываться телефон. Оказывается, звонит Даша. Я отключаюсь, но она снова и снова набирает мой номер.

— Ты что-то хотела? — произношу устало.

— Привет, Лиз, как вчера прошло? Прости, что у меня не вышло, мы с Дэном немного поругались и… В общем, неважно. Так ты расскажешь, чем вчера занята была? Вадим старался или любовник появился? Ты что… плачешь? Лиз? Я же пошутила.

— Все в порядке, — втягиваю я воздух. — Настроение просто плохое.

— Ясно. Я приеду сейчас, хорошо? — она не дожидается ответа, и пока я пытаюсь подобрать слова, чтобы вежливо отказать подруге, она вдруг переключается на другую тему: — Ты, кстати, слышала про Злату? Я в шоке. Лиз? Ты чего?

— Я больше ничего не хочу о ней знать, Даша, — произношу, подавляя всхлип. — Вадим мне с ней изменял. А Федя его сын.

Я выпаливаю это так быстро, словно скорее хочу переложит свою боль. Даша на том конце провода молчит. Я уже думаю, что она отключилась, но подруга все же тихо произносит:

— Вот козел.

А спустя полчаса Шумова звонит мне в дверь. Точнее, я уверена, что на пороге Дашка, поэтому распахиваю дверь, ни минуты не сомневаясь, что там подруга.

И испуганно замираю, обнаруживая не Шумову.

На пороге Руслан Бондарев.

Глава 34

Я хочу побыстрее захлопнуть дверь, но Бондарев выставляет руку, и сделать мне этого не дает.

— Лиз, постой…

— Зачем ты пришел, Руслан? Что тебе от меня нужно?

— Я не к тебе, — заставляет вжаться в стену, лишая меня